Сейчас, когда Япония по воле стихии оказалось в сложном положении, захотелось сказать добрые слова о трудолюбивом, замечательном народе. Обратился за поддержкой к своему старому знакомому, капитану Дальнего плавания Виктору Фёдорову (seastory.ru). Вот его дословный рассказ.
«Медленно, невыносимо медленно шел пароход до Японии. Это не казалось мне, а фактически было так. На вторые сутки в воздухе появился странный запах сладковатой гнили. Это был запах Японии! Ещё не было видно берега, но запах рыбы, водорослей, рыбной муки и ещё чего-то такого же, специфического, уже густо наполнял воздух.
Первое, что сразу же, по приходу в порт Тояма, бросилось мне в глаза – это игрушечные домики на побережье, великое множество рыбацких судёнышек, с очень большой скоростью вечером убегающих в море и так же стремительно возвращающихся утром. Встретившие нас буксиры поразили своим великолепием. Это были не старые, закопченные ветераны, к каким мы привыкли в наших портах, а новенькие, современнейшие, мощные и красивые суда. На причалах, в отличие от наших портов, не было ни одного портального крана. Оказалось, что японцы работают только судовыми кранами и лебёдками и лишь изредка пользуются услугами береговых автокранов.
Как только судно ошвартовалось, к борту подкатил автобус и из него высыпали грузчики. Все они были в одинаковой серой одежде, касках, и что меня добило, в мягких высоких башмаках без каблуков и с отдельным большим пальцем, как на рукавицах! Как потом оказалось, это удобно для ходьбы по круглым брёвнам, которые мы привезли.
Японцы рассыпались по судну, и вскоре всё ожило, закрутилось и завертелось. Лес на палубе буквально таял на глазах. На причале тоже происходило что-то интересное. Там взвешивали на весах каждое брёвнышко и, поставив отметку на торце, отвозили в сторону, где аккуратно складывали. На обед грузчикам привезли пластиковые коробочки, завёрнутые в небольшие платки. Оказалось, что в коробочках есть несколько отделений, в которых был рис, какие-то водоросли или овощи, рыба и ещё что-то такое, что я тогда не знал. Это были морепродукты.
На другой день, нас, с недовыгруженным лесом в трюмах, отвели от причала и куда-то потянули буксирами. Поставили между двумя швартовыми бочками и, привязавшись к ним, мы стали ждать. Вскоре подлетел катерок и из него на борт поднялись грузчики. Я думал, что подойдёт баржа, и они станут нагружать лес на неё, однако второй помощник сказал, что выгружать будут на воду.
Процесс довольно интересный. Грузчики захватывали охапку леса стальными тросами, стропами с особыми крюками и, как только брёвна попадали в воду, строп сам отстёгивался и лес рассыпался. Японцы в своих смешных сапогах-рукавицах ловко прыгали с бревна на бревно и небольшими острыми баграми сгоняли их в ровные плоты, которые быстро скреплялись скобами, а подскочивший катерок собирал их в длинную колбасу и отбуксировывал.
В городе так же было всё, не так как дома. Первое, что поразило – отсутствие привычной монументальности. Домов каменных, тяжелых, было очень мало. Всё какое-то игрушечное, несерьёзное и построенное как будто из фанеры или картона. В сущности, так оно и было. Очень сильное впечатление произвели продавцы, которые при приближении к ним начинали улыбаться и кланяться.
Мы, то есть группа из трёх-четырёх человек, бродили по городу и случайно набрели на скверик, образованный виноградом. Плети винограда густо оплели каркас и создали крытую площадку со скамейками и столиками. С «крыши» этой свисали огромные грозди практически спелого уже тёмного винограда. Мы не знали можно или нет сорвать одну и, присев, стали рассуждать на эту тему. Как будто услышав наш разговор, к нам подошла пожилая японка и, поняв наше смущение, сама срезала очень большую гроздь и, улыбаясь, подала её. Виноград был очень сладким.
Честность японцев, как и рассказывали бывалые моряки, совершенно уникальна. Я убедился в этом сам в первом же рейсе. Купив какие-то фрукты в магазине, оставил сдачу на прилавке. Каково же было моё удивление, когда через час, довольно далеко от этой улицы, меня кто-то тронул за плечо. Обернувшись, я узнал продавщицу того магазинчика, которая, улыбаясь и кланяясь, подала оставленную мною мелочь. Когда я знаками показал ей, что она может мелочь оставить себе, японка, не меняя выражение лица, снова поклонилась и спокойно ушла.
Потом я ещё много раз убеждался в честности японцев. Как-то, через много лет, я потерял бумажник и практически попрощался с ним. Но его через два дня нашли наши ребята, гуляющие по городу. Он так и лежал на скамейке, где мы сидели и пили пиво. Ночью был дождь, но кто-то поставил над кошельком фанерку, чтобы не намочило. Ребята знали о моей потере, открыли бумажник и убедились, что он мой.
Я не раз сталкивался с старыми японцами, побывавшими у нас в плену. Меня поразило то, что они с удовольствием и дружелюбием говорили об этом, будто речь шла о турпоездке. Полностью причину такого расположения я узнал, сдружившись со стивидором, ответственным за работу грузчиков в Иокогаме.
Конечно, плен для сотен тысяч японцев был далеко не мёдом. Они валили лес, строили дома, очень голодая при этом. Но точно так же, голодали люди в деревнях, которые окружали лагеря. Японцы работали практически без конвоя. Зачастую их направляли на несколько дней в деревни, чтобы помогли вдовам привезти из леса дров, поколоть их, вспахать огороды. В такие дни пленных кормили, отмывали в банях, лечили русские женщины и, многие японцы выжили только благодаря таким «командировкам».
Кроме того, в пору оживления торговли Японии с Советским Союзом, совершенно неожиданно для себя бывшие пленные оказались очень востребованы. Появились новые рабочие места, понадобились переводчики, бригадиры, стивидоры и ещё много других высокооплачиваемых должностей, требующих знания русского языка. Многие японцы, жившие в беспросветной бедности, вдруг стали уважаемыми людьми, благодаря нескольким годам плена в России. Эти японцы и были первыми послами, способствовавшими взаимной дружбе и симпатии между нашими народами вплоть до 90-х годов прошлого века».
Записал Владимир ЧЕТВЕРГОВ
